Тарас. 1
- Подробности
- Категория: Рецензии.
- Published on 02.02.2018 20:24
- Просмотров: 126
На тот стол целый воз можно было поставить с парой чумацких волов. А снеди-то! Не врали про хлебосольство москалей. Изготовился умирать за тем столом Тарас, не откажешь ведь доброму хозяину.
Однако ж первым делом помолились. Тарас с облегчением вздохнул, когда увидал в красном углу светлицы образа великие, впору любому храму в местный ряд по сторонам от Царских врат. Спас, Пресвятая Богородица, Никола Чудотворец, а еще — Никита Великомученик.
Молились вчетвером. Успел Тарас завести знакомство с сыновьями купца.
— Вот старшой мой — Андрей! Назван в честь апостола Андрея Первозванного, поелику первенец, — важно представил старшего купец. — Смекай!
Андрей был ровесником Тарасу, однако ж выглядел куда старше. Не в отца полный, грузноватый, с большими и пухлыми кистями рук, с незлым, но тяжелым и недоверчивым взором. Недлинная темно-русая борода делала его лицо совсем круглым.
Младший, отрок лет пятнадцати, был назван уж в честь деда Артемием и гляделся полной противоположностью старшему брату — худым, прямым, с узким, живым лицом.
Мать обоих, а супруга Никиты Артемьева Евфросинья скончалась давно, вскоре после рождения младшего сына, и больше купец не женился: детям мачехи не желал и лишь порой на больших ярмарках баловался, с тех ярмарок тотчас спеша к духовнику на исповедь и всецелое покаяние.
Сели за стол, взялись за важное дело. Купец сам угощал, а старший сын его поглядывал.
Внезапно купец опустил руки на стол, осклабился и стал умильно смотреть куда-то вдаль. А потом и проговорил громко:
— Да что ж ты холопкой-то в щель подглядываешь! Не таись, Алена! Хочешь видеть — иди и смотри, как то в Писании сказано! Ты тут тоже хозяйка!
Шелохнулся какой-то легкий ветерок в сторонке да сбоку от Тараса, и услыхал он голосок самого звонкого колокольца чище, самого чистого родника свежее:
— Здравствуй, тятя! И братья, здравствуйте! Здравствуй, гость дорогой!
Повернулся Тарас — и пропал! Добро хоть успел проглотить кусок пирога с осетриной, а то бы и с жизнью расстался в мучениях удушья!
Красу описывать — только портить! Чудесна была дочь купца Никиты Артемьева Оковала, родившаяся меж двух братьев своих. Светленькая, едва не прозрачная, как перистое утреннее облачко, прямой, ровной статью она была в своего младшего брата, однако ж и во взгляде как бы серебряно-золотистого ее взора, и в поступи, и во всей фигуре, и в крутой спелой пшеничной косе ее, переброшенной вперед через плечо, и в гладкой с отливом да с жемчугами перевязке на ясном лобике, и в самих ее не покатых, а прямых плечиках, и в тонких руках, сложенных под грудью, легко несла себя та же основательность, коею был вовсе — доверху, от носков до макушки, — налит и утрамбован ее старший брат.
Тарас так и взмыл из-за стола на воздуси (а сидели у купца не на лавках, а на резных, с бархатными набивными сиденьями, боярской роскоши седалищах).
Тотчас отпустил в забвенье Тарас, кому он клялся в царской темноте да с испугу быть навек верным лыцарем. Сломался Тарас — и душой, и в поклоне низком. Забыв, что «панами» тут лучше никого не называть, себя забыв, ляпнул он нечаянно да на бурсацком возвышенном:
— Авэ, ясновельможная панна, салютем плюримам дико!
А панна-то московская, купеческая дочка возьми да ответь ему:
— Домине гоноратиссиме! Деус те туоскве туеатур! — мол, господин многоуважаемый, да хранит Бог тебя и твоих близких.
Смотрел в пол Тарас, темно было в глазах его, разогнуться страшился, как никогда еще ничего не страшился!