Каталог статей.

Свадьба на память.

Подробности

Категория: Новости литературы.

Published on 26.02.2018 16:53

Просмотров: 142

ЮНАЯ Эмма Добсон — и это знали все — была девуш­кой с характером. “Эмма прекрасно представляет се­бе стоящие перед ней задачи, — писала в своем годо­вом отчете директор предуниверситетского колледжа, где Эмма была старостой. — И ей достанет способностей и решимо­сти эти задачи решить”.

Директор не ошиблась: Эмма получила 2.1 балла по современным языкам в университете в Бате (что по достоинству оценили работодатели, поскольку при подготовке студентов предпочтение отдавалось не столько филологии, сколько насущным проблемам сегодняшнего дня), а также сте­пень магистра в Школе бизнеса в Уорвике. Поступив в аспиран­туру, она вернулась к родителям, в большой, уютный дом в зеле­ном районе Солихалла, где жила скромно, но при этом ни в чем себе не отказывала. По окончании аспирантуры устроилась на ускоренные курсы подготовки банковских служащих в бирмин­гемское отделение Национального банка, где вскоре заняла от­ветственный пост в отделе по обслуживанию частных лиц. Ее отец, заведующий отделом компании по производству запасных частей для автомобильной индустрии, дал ей беспроцентную ссуду на приобретение однокомнатной квартиры на седьмом этаже нового дома с видом на канал в центре города, в районе когда-то промышленном и унылом, теперь же элитном, с торго­во-развлекательными центрами и современными зданиями, по­строенными по индивидуальным проектам.

На курсах по внедрению новейших финансовых техноло­гий она познакомилась с молодым бухгалтером Невиллом Хол­лоуэем, работавшем в том же бирмингемском отделении бан­ка, и они начали встречаться. Невилл был миловидный молодой человек с темно-карими глазами и ослепительной бе­лозубой улыбкой. У Эммы, в отличие от него, зубы были мел­кими и неровными, поэтому улыбаться она старалась помень­ше. Впрочем, и ей было чем похвастаться. Когда она, сидя или стоя рядом с Невиллом, смотрела на себя, натуральную блон­динку с отменной фигурой, в зеркало, то думала: “Какая же мы превосходная пара!” Через некоторое время Невилл переехал к Эмме и с похвальной готовностью стал платить свою долю за квартиру, участвовал и в других расходах. В рабочие дни они вместе шли пешком на работу, а в выходные — бегали трусцой вдоль канала. Часто ходили в рестораны национальной кух­ни — в центре города такие рестораны росли как грибы. Жи­ли, одним словом, неплохо.

Родители Эммы, люди немолодые, придерживались бо­лее строгих нравственных устоев и сожительство дочери с Невиллом не одобряли. Но Невилл им, в общем, нравился, и от критических замечаний они воздерживались. Таков образ жизни современной молодежи — приходится с этим считать­ся. И все же как-то раз, когда молодые люди прожили вместе уже три года, миссис Добсон не выдержала и поинтересова­лась у дочери, какие у нее и у Невилла планы на будущее.

 - Тебя интересует, собираемся ли мы пожениться? —    спросила Эмма.

—   Вот именно, дорогая, — Мейбел Добсон заметно нерв­ничала.   

—    По правде говоря, я и сама об этом в последнее время думаю, — сказала Эмма матери, чем немного ее успокоила.

В планах Эммы на будущее брак фигурировал всегда. Они с Невиллом прожили вместе достаточно долго и счастливо, чтобы свои отношения упрочить. Вопрос, который задала ей мать, пришелся как нельзя более кстати: теперь у нее появил­ся предлог обсудить ситуацию с Невиллом, что она в тот же вечер и сделала.

Вопрос подруги удивил и несколько смутил его:

—   Зачем? Нам ведь и так неплохо, согласись? — недоуме­вал Невилл.

—    Да, но не можем же мы так жить вечно, — возразила Эм­ма. — Я хочу ребенка. Не прямо сейчас, конечно, — поправи­лась она. — Со временем. Если же детей отложить на потом, могут возникнуть проблемы со здоровьем.

—       Я тебя услышал, Эм, — сказал Невилл. — Но ведь ника­кой спешки нет, верно?

—       В наши дни на организацию свадьбы уходит много вре­мени. Во всяком случае, такой свадьбы, которую хочу я.

—    А какую ты хочешь?

—   Чтобы она запомнилась на всю жизнь. Хочу, например, чтобы был прием в Лонгстафф-холле, а я знаю, в летнее вре­мя у них все субботы расписаны на год вперед.

Лонгстафф-холл был загородным особняком восемнадца­того века, который стоял в парке неподалеку от Солихалла и в котором теперь располагался отель. Однажды Невилл ужи­нал в этом отеле вместе с Добсонами, отмечавшими там день рождения миссис Добсон, и оценил несомненные плюсы это­го заведения.

— А что, нам обязательно нужны суббота и лето? — осведо­мился он, улыбнувшись своей ослепительной белозубой улыбкой.

-  Обязательно, — Эмма не улыбалась. — Свадьба должна состояться в июне, до того как все разъедутся на каникулы.

Эмме всегда хотелось настоящей, классической свадьбы; свадьбы пышной, громкой, запоминающейся, дабы по досто­инству отметить изменение в ее семейном статусе. Свадьба явилась бы своеобразной наградой за тяжкий и упорный труд, которому она была обязана своим успехом; наградой и подтверждением достигнутого. Она знала: и родители, и подруги, подруги особенно, считали ее слишком расчетливой и прагматичной, излишне целеустремленной, полагали, что ей не хватает теплоты, непосредственности, что она глуха к ро­мантике. Так пусть же свадьба докажет им, что они ошибают­ся, что и она не чужда фантазий, эмоций, радости жизни! Вместе с тем Эмма оставалась самой собой. К этому событию она готовилась с присущими ей методичностью, упорством, последовательностью, умением учитывать каждую мелочь — точно так же, как училась и работала. Организация свадьбы стала для нее всепоглощающей страстью, главным делом в жизни, которому она посвящала все свое свободное время.

По счастью, последняя суббота в июне следующего года оказалась в Лонгстафф-холле свободной — кто-то заказ отме­тил. И Эмма с родителями за девять месяцев до назначенно­го срока отправилась на встречу с директором отеля. Она уговорила отца снять помещение целиком на один день и од­ну ночь, чтобы посторонних в гостинице не было. Домой она вернулась с меню ресторана, а также с винной картой и села выбирать блюда; Невиллу она доверила только выбор спирт­ного. Они составили список гостей, которых набралось пол­тораста человек, не считая детей. Когда Фрэнк Добсон при­кинул, в какую сумму обойдется ему прием, он пришел в ужас.

—   На это уйдет целое состояние, — сообщил он жене.

—   У тебя одна дочь, — ответила Мейбел Добсон. — Ничего, не разоришься. Она сказала “не разоришься”, а не “не разо­римся”, потому что мистер Добсон был в семье единствен­ным добытчиком: Мейбел одно время работала секретарем у дантиста, но уволилась незадолго до рождения Эммы, их единственной дочери.

—   А ведь наша с тобой свадьба, если верить твоему отцу, обошлась всего в пятьсот фунтов, — задумчиво сказал Фрэнк. — Даже с учетом инфляции эта сумма — ничто по срав­нению с тем, во что встанет мне этот междусобойчик.

Когда же он из экономии предложил в качестве аперити­ва игристое белое вместо шампанского, Эмма устроила на­стоящую истерику; такой она не позволяла себе с детства. Об­винила отца, что тот — скупердяй, что он хочет испортить самый важный день в ее жизни. Сначала говорила на повы­шенных тонах, потом сорвалась на крик, после чего удари­лась в слезы. Спектакль получился столь убедительным и впе­чатляющим, что с этого дня Фрэнк Добсон ни разу не рискнул заговорить о расходах на свадьбу.

Тем временем Эмма продолжала, в соответствии со своими вкусами и представлениями, заниматься организацией свадеб­ного вечера. Наняла арфистку, которой вменялось в обязан-

ность обеспечить надлежащий музыкальный фон; а также ор­кестр: вечер должен был завершиться танцами. Договорилась с фотографом и кинооператором, который запишет на видео все события дня во всех подробностях. Проинструктировала флориста относительно того, какие цветы должны быть в пет­лице, а какими украсить стол. Наняла своего любимого парик­махера: он должен был прийти к родителям в день свадьбы и сделать ей укладку. Придумала дизайн и текст пригласитель­ных билетов. Составила список подарков, файл с которыми Джон Льюис, по ее просьбе, обещал разослать гостям. И, разу­меется, заказала в специальном магазине свадебное платье. Платье из белого атласа с кружевами, такое же, как у Кейт Миддлтон. Когда миссис Добсон после последней примерки увидела ее в новом платье, то не смогла сдержать слез гордо­сти и радости за дочь. Кузины Эммы, близнецы, согласились быть подружками невесты; им посулили, что они будут красо­ваться в одинаковых платьях — удовольствие, которое выпада­ло им не часто. Что же касается шестилетнего сына еще одно­го родственника, то мальчика прочили на роль пажа; нарядившись в костюмчик маленького лорда Фаунтлероя, он должен был нести шлейф невесты, когда та вступит в церковь и двинется по проходу между рядами.

Расписываться в отделе актов гражданского состояния бы­ло ниже ее достоинства - только Церковь, полагала Эмма, обеспечит этому памятному дню причитающуюся атмосферу, и, хотя ни она, ни Невилл в церковь не ходили, их обоих при рождении крестил англиканский священник. Прекрасная сред­невековая приходская церковь в Солихалле была к их услугам, но ни рядом с ней, ни поблизости не было стоянки, а пригла­шенным на свадьбу нужно было после службы добираться в Лонгстафф-холл на машинах. В самой деревне Лонгстафф име­лась старая церквушка, которая их вполне бы устроила, и Эмма, хоть и не без труда, уговорила священника, заверив его, что со временем они с Невиллом собираются подыскать себе в этих местах дом. Этот пункт в ее списке поначалу вызывал у Эммы наибольшие опасения, и она очень обрадовалась, когда уда­лось поставить галочку и против этого пункта тоже.

Невилл был только рад предоставить Эмме самой готовиться к свадьбе, да и она с удовольствием взяла на себя эту ответствен­ность. Он соглашался со всеми ее решениями и не слишком вникал в их суть. Работы у него в это время набралось много — предстояла важная поездка с ревизией в Дубай. Однажды, прав­да, они повздорили: Невилл отказывался надеть утром в день свадьбы светлый костюм, однако в конечном счете Эмме удалось его уговорить. Серьезная же размолвка была вызвана предложением Эммы воздержаться от секса до медового меся­ца, который они должны были провести на Мальдивах.

—    С какого перепугу? — спросил Невилл, с изумлением воззрившись на нее.

—     Я просто подумала, что в этом случае медовый месяц бу­дет для нас с тобой более значимым, что ли... и более захва­тывающим. Если продолжать заниматься любовью до самой свадьбы, медовый месяц превратится в очередную поездку за границу. Если же мы с тобой сейчас завяжем до первой брач­ной ночи...

—    Но ведь до свадьбы еще три месяца!

—     Зато представь, с каким нетерпением мы будем ее дожи­даться, Мечтать о нашем медовом месяце, видеть его во сне. Вот тогда это будет настоящий медовый месяц!

—    А мне что эти три месяца прикажешь делать? Дрочить?

—    Фу, какая гадость, — поморщилась Эмма.

—     Тебе легко говорить, — буркнул он. — А мужчине нужна физическая разрядка, особенно после целого рабочего дня, после целой рабочей недели. Что такое уик-энд без секса?

—     Потерпи немного, лапочка, — ради меня. Ты не пожале­ешь. — И Эмма одарила его взглядом, который говорил: толь­ко согласись — и тебе ни в чем не будет отказа.

Среди разновидностей их любовной игры были и такие, которые до сих пор не встречали у Эммы отклика, и она заме­тила, что ее слова Невилла заинтриговали.

- Ладно, посмотрим, - сказал он. — Там видно будет.

Через две недели, перед самым отъездом Невилла в Дубай, Эмму послали на трехдневные курсы, которые проходили в отеле под Бристолем с пятницы по понедельник. В субботу в кухне отеля вспыхнул пожар, и кухня так пострадала, что кур­сы пришлось отменить, а слушателей в тот же день распус­тить. На обратном пути в Бирмингем она позвонила Невил­лу, но его мобильный телефон был отключен. Войдя в квартиру, она крикнула: “Невилл, это я!”, но ответа не после­довало. Первое, что бросилось ей в глаза, были блузка и лиф­чик, лежавшие на полу в гостиной у дивана. Чужие блузка и лифчик. Эмма застыла, как вкопанная; тяжело дыша, она впе­рилась в лежавшие на полу предметы женского туалета.

В дверях, ведущих в спальню, появился Невилл; он был в халате.

— Привет, Эм, — сказал он, прикрыл за собой дверь и изо­бразил на лице отдаленное подобие своей знаменитой бело­зубой улыбки. — Что произошло на курсах?

—    У тебя там женщина?

Он вздохнул и поднял руки — так, будто сдавался в плен:

- Да.

- Пусть убирается.

—    Она одевается.

—   Эти вещи ей, надо полагать, тоже пригодятся. — И Эмма брезгливым жестом указала на валявшиеся у дивана блузку и лифчик.

Тут дверь вновь открылась, и в комнату вошла молодая женщина с длинными растрепанными волосами. Она была в джинсах, под пиджачком угадывались аппетитные формы.

—   Привет, — обратилась она к Эмме. — Нескладно получи­лось, скажи?

—    Убирайся вон из моего дома.

—  Само собой, — сказала женщина, подбирая с пола свои вещи. — Мне бы в этой ситуации самой было не прикольно.

Впоследствии Эмма вынуждена была признать: в создав­шихся обстоятельствах эта девка вела себя с отменной вы­держкой.

—  Кто она такая? — спросила Эмма у Невилла, когда деви­ца ушла.

—    С работы.

—    И давно это у вас?

—  Первый раз. На рождественском корпоративе пообжимались, но больше ничего не было. Сегодня утром случайно встретились в “Старбаксе”... Разговорились, пошли в “Стра­да ”, за обедом распили бутылочку вина. Сказала, что хотела бы посмотреть квартиру — она, мол, собирается купить та­кую же в этом районе, ну я и позвал ее зайти... А дальше как- то так само собой вышло...

— Поверить не могу, что ты на такое способен. — Голос Эммы дрожал от возмущения. — И всего за два с половиной месяца до нашей предполагаемой свадьбы!

— Сама виновата, Эм, — сказал Невилл. — Если б ты не вы­думала этот дурацкий запрет на секс до свадьбы, ничего по­добного бы не произошло. — И тут он с некоторым опоздани­ем отметил про себя, как она выразилась. — Что значит “предполагаемой”?

—    Не думаешь же ты, что теперь я выйду за тебя замуж?

—    Что? Только потому, что я разок кого-то трахнул?

— И это в моей собственной квартире! В моей собствен­ной постели! Как ты мог?!

— Прости, Эм, — сказал он и двинулся к ней, раскрыв объ­ятия.

Она отпрянула.                                                                                                                             J

— Не прикасайся ко мне! Уходи. Оставь меня. Я должна подумать.

Когда Невилл, спешно одевшись, ретировался, Эмма се­ла и задумалась. Неверность Невилла выбила ее из колеи. В ее глазах он пал так низко, что верить ему она больше при всем желании не сможет. Как теперь, после того что про­изошло, продолжать заниматься устройством свадьбы? Но ведь и не заниматься тоже нельзя, размышляла она. Не гово­рить же родителям, родственникам и друзьям, что свадьба отменяется, помолвка расстроена, да еще по столь постыд­ной, унизительной причине? Родители придут в ужас, родст­венники будут шокированы, друзья же и коллеги поведут се­бя по-разному. Одни ее пожалеют и возмутятся, зато другие — и она даже знает кто, — будут злорадствовать у нее за спиной. Отныне ходить на работу будет для нее тяжким испытанием, ежедневной пыткой, а не удовольствием, как раньше. И потом, подготовка к свадьбе благодаря ее распо­рядительности зашла так далеко, что будет чудовищно слож­но и баснословно дорого процесс приостановить. Ее отец уже внес весьма солидную, к тому же невозвратную сумму в качестве аванса, и она — об этом лучше не вспоминать! — вы­смеяла предложение директора отеля внести страховой взнос на случай непредвиденной отмены приема. Свадебное платье заказано, и заплатить за него придется, хотя она ни­когда его не наденет, ведь если свадьба отменяется, другой такой у нее не будет. И если ей суждено когда-нибудь в буду­щем выйти замуж, то на этот раз свадьба будет скромной, не бросающейся в глаза, чтобы не вызывать в памяти фиаско, которое она потерпела, и не вынуждать отца раскошелиться вторично.

Как знать, подумала Эмма, быть может, она все же найдет в себе силы простить Невилла?

Вернулся он поздно вечером, присмиревшим и даже угрю­мым, что не могло ее не порадовать; вошел и сел к столу на­против нее. Она произнесла заранее отрепетированную речь: он нанес ей тяжкую обиду, но, надо надеяться, эта исто рия чему-то его научит. И хорошо, что произошла она до свадьбы, а не после, ибо для нее нет ничего важнее супруже­ской верности. Я знаю, сказала она, ты считаешь, что у муж­чин все иначе, чем у женщин, но ты ошибаешься. И тут она сделала чистосердечное признание:

— Помнишь, прошлым летом я ездила в Бат на встречу од­нокурсников? Там я встретилась с Томом, мы с ним сошлись, когда я была на втором курсе, он был моим первым мужчи­ной. Том ходил в компьютерный класс, мы были очень близки, но потом я уехала на год во Францию, и спустя какое-то время он написал мне, что встречается с другой девушкой. Ко­гда я вернулась на последний курс, его в университете уже не было. Так вот, на этой встрече однокурсников мы с ним одно­временно, как в кино, увидели друг друга в переполненном ба­ре, оба остолбенели и весь вечер друг от друга не отходили, сидели в углу и ни с кем больше не общались. Том еще не же­нился, сказал, что у него только что закончилась очередная связь и что связь эта не сложилась, и я видела, что он не прочь со мной переспать, — шутил, что кровати в студенческом об­щежитии, где нас разместили, гораздо удобнее, чем были в на­ше время. Я тоже была не прочь, но когда вечер кончился, об­няла его, поцеловала и ушла к себе. Из-за нас с тобой.

Невилл воспринял эту историю совершенно невозмути­мо. Испытав в этой связи некоторое разочарование, Эмма переменила тему. Тщательно обдумав происшедшее накану­не, она решила, что, если Невилл пообещает ей, что подоб­ное не повторится, она его простит и будет продолжать гото­виться к свадьбе.

Невилл ответил не сразу,

—     Знаешь, Эм, я тоже обдумал вчерашнюю историю,— сказал он наконец, прочистив горло. — И пришел к выводу, что ничего не получится.

—    Что не получится?

—    Наш брак.

—     Что ты хочешь этим сказать? — Ее охватило неприятное предчувствие. — Зачем же тогда было просить меня выйти за тебя замуж?

 Я не просил. Это ты сказала мне, что мы поженимся, и я согласился. Вот что — если не вдаваться в подробности — меня в наших отношениях не устраивает больше всего.

Началось долгое выяснение отношений. Эмма попыта­лась было припугнуть его так же, как пугала себя; объяснила, чем чревата отмена свадьбы. Но его это ничуть не смутило. Шум, конечно, поднимется, но ведь со временем он уляжет­ся, верно?

—     Еще бы, для тебя это не так важно, как для меня, — с го­речью сказала она. — К тому же твоим родителям расстроен­ная помолвка не будет стоить ни пенни.

—    Лучше расстроенная помолвка, чем загубленная жизнь, —

наставительно сказал он.

Тогда она сменила тон, признала, что вела себя излишне напористо и самоуверенно, и обещала, что в будущем будет сговорчивее. Припомнила, как хорошо им было вместе, из чего следовало, что они идеально подходят друг другу. Пустила слезу. Но Невилл был непреклонен. Ту ночь он спал на ди­ване, а Эмма искала утешения в спальне с феназепамом.

Воскресным утром атмосфера в квартире царила напря­женная. Назавтра Невилл должен был на неделю лететь в Ду­бай.

—   Я не смогу вывезти свои вещи, пока не вернусь, — преду­предил он Эмму.

—   Только ничего не говори своим родителям до возвраще­ния. И вообще никому ничего не говори.

—     Не надейся, что за это время я передумаю, Эм.

—   Я и не надеюсь. Я не выйду за тебя, даже если ты будешь ползать передо мной на коленях. Но учти, скандал будет ужасный, и будь я проклята, если расхлебывать его придется мне одной.

—   Я тебя услышал, — сказал Невилл и начал собирать че­модан.

Был у Эммы и еще один повод просить Невилла не разгла­шать их новость. Когда она под утро лежала без сна (действие феназепама истекло) и размышляла о неминуемо прибли­жающемся скандале, ей пришла в голову совершенно безум­ная и дерзкая идея. В июне ее свадьба с Невиллом не состоится; он ее не стоит и пусть катится! Но что если в этот же день выйти замуж за кого-то другого? За Тома, например?

Рассказывая историю о своей встрече с Томом, она кое-что утаила. Когда они пили вино за угловым столиком в баре, Том стал говорить, как она замечательно выглядит, как часто он вспоминает о ней и о том, как им было хорошо, когда они были студентами. Жалел, что она уехала на год, а он был то­гда слишком молод и глуп и не понимал, насколько она неза­урядна, не понимал, что такую девушку стоит ждать, что из­менять ей нельзя. “После тебя, Эмма, в моей жизни были другие женщины, но такой, как ты, больше не было ни од­ной”, — признался он ей. Когда она сказала, что выходит за­муж, он был безутешен. “Что ж, твоему жениху повезло”, — сказал он со вздохом. У нее же эта встреча вызвала в памяти весь его шарм, неотразимую сексуальную притягательность, которой он обладал в юности. И закончился вечер вовсе не прощальным поцелуем в баре, а страстными объятиями на постели в его комнате, куда он пригласил ее “на глоток вис­ки”. Формально она свою честь не уронила, но рассталась с ним в помятой юбке и расстроенных чувствах и утром про­снулась несколько шокированная своим поведением; успо­каивало ее лишь то, что ничего более серьезного не про­изошло. Во время довольно сдержанного (на людях) расставания после завтрака в студенческой столовой он сунул ей в руку свою визитную карточку, на которой значилось: “Томас Рэдклифф! В. Sc., М. Sc.,«системный консультант”. На оборотной стороне она прочла написанное от руки: “Дай знать, если понадобится моя помощь. Том”. Что ж, теперь его помощь понадобилась.

Эмма отыскала карточку Тома в бумажнике, где у нее хра­нились визитки, и отправила ему мейл, где говорилось, что свадьба отменяется, что ей одиноко и что она была бы рада его увидеть. Том ответил незамедлительно: “Когда? Где?” Списавшись, они договорились, что на следующий день он приедет в Бирмингем, и они пойдут ужинать в какой-нибудь ресторан с мишленовскими звездами. Он сообщил ей, что снял на ночь номер в “Хайяте”, она же —на тот случай если возникнет альтернативный сценарий — перестелила дома постель.

Они встретились в ресторане, и вскоре ей стало ясно, что думает он о том же, что и она. Когда он спросил ее, где она живет, и она ответила, что очень близко, и после ужина мо­жет показать ему свою квартиру, — у него на лице появилось выражение человека, празднующего Рождество круглый год. Подробный перечень ингредиентов изысканных закусок, ко­торыми добросовестный официант пытался их заинтересо­вать, Том пропустил мимо ушей. В ожидании основного блю­да он выразил Эмме сочувствие по поводу расстроенной помолвки.

—     И слава Богу, что расстроилась, — благодушно сказала она. — Он меня не стоит. А ты, кстати, жениться не собира­ешься?

Том наморщил лоб.

—      Нет, пожалуй. Я еще ни разу не встречал женщину, с ко­торой мог бы прожить всю жизнь.

—     А я что, не в счет? — напрямую спросила Эмма.

Том смутился, потом рассмеялся, потом, убедившись, что вопрос задан всерьез, смеяться перестал и принял подобаю­щий вид:

—    

Это ж была первая любовь, Эмма, и у тебя, и у меня, — ответил он с серьезным видом. — Мы тогда были еще совсем молоды, и о женитьбе не могло быть и речи.

—     Тогда — но не теперь, — сказала Эмма.

—     Э... нет.

В эту минуту появились два официанта с двумя тарелками под хромированными колпаками, которые были синхронно подняты прямо у них под носом.

—      Мы же совершенно разные люди, Эмма, — сказал он, ко­гда официанты удалились. — Мы не виделись много лет, если

не считать нашей летней встречи. Возможно, теперь мы опять начнем встречаться... И как знать... А здешняя стряп­ня, по-моему, недурна. Как тебе рыба?

-  Понимаешь, — сказала Эмма, — если мы хотим воспользоваться тем, что уже сделано в отношении свадебного приема, времени у нас не так много.

И Эмма подробно рассказала Тому всю историю от нача­ла до конца.

Между десертом номер один и десертом номер два Эмма отлучилась в туалет, а когда вернулась, то увидела, что Том, нахмурившись, говорит по айфону.

—    Мне очень жаль, Эмма, — сказал он, пряча телефон в карман, — но я вынужден срочно вернуться в Лондон. — И, наскоро доев десерт (к своему десерту Эмма даже не притро­нулась), он пробйдйл Эмму до подъезда, целомудренно чмок­нул на прощанье в щечку и помчался на вокзал, чтобы успеть на последний лондонский поезд.

- До связи, — сказал он, убегая.

Поднимаясь в лифте на седьмой этаж, Эмма в слепой яро­сти колотила кулачками по непроницаемым стенкам кабины и истошно визжала. Дома на автоответчике она обнаружила сообщение от матери. “Свадебные приглашения напечатаны и присланы. Приезжай подписать конверты”. Пришел мейл от Невилла: ему придется задержаться в Дубай еще на неде­лю. “Зачем тянуть, — писал он, — надо, не мешкая, объявить об отмене свадьбы”. Перед сном Эмма приняла феназепам.

Утром мать позвонила ей на работу насчет приглашений.

—     Если ты занята и приехать не сможешь, дорогая, я их ра­зошлю сама.

—    Нет, не надо, — сказала Эмма. — Возможно, текст при­дется изменить.

—     Изменить?! — с удивлением переспросила миссис Доб­сон. — Но почему?

—     Может, придется внести кое-какую стилистическую правку, — объяснила Эмма. — Я должна сама эти приглаше­ния перечитать.

—     Хорошо, только не откладывай, дорогая. Времени оста- ется мало.

—     Знаю, — сказала Эмма. — Приеду, как только смогу. — Она услышала, как отец с раздражением буркнул: “Скажи ей, чтобы поторопилась”.

 

Последней ее надеждой был интернет. Она нашла вебсайт под названием “Почта знакомств”, где одинокие люди могли, не называя своего имени, связаться с потенциальными брач­ными партнерами. Описала себя самым соблазнительным образом, привела список качеств, которыми должен обладать же­них, и закончила послание следующими словами: “Свадьба должна состояться в последнюю субботу июня”. Ответы стали приходить с поразительной быстротой; одни — вроде бы со­вершенно серьезные, другие — шутливые, третьи — непристой­ные. Один “жених” прислал ей фотографию своего пениса. Еще один, назвавшийся тридцатипятилетним преподавателем колледжа, ей вроде бы подходил, и, поскольку жил он непода­леку от Бирмингема, они договорились встретиться в город­ской картинной галерее, в кафе. Он написал, что будет в крас­ном шарфе; она — что наденет серебристый стеганый пиджачок. Вместо пиджака она предусмотрительно надела бе­жевый плащ, чтобы, прежде чем представиться, иметь возмож­ность за ним понаблюдать. Эмма пришла раньше времени, од­нако преподаватель колледжа был уже на месте: вокруг шеи намотан красный шарф, на столике перед ним чашка чая, в ру­ках газета. Седые волосы, всклокоченная борода, на вид не мо­ложе ее отца. Энергично покопался указательным пальцем в носу, извлек оттуда некую слизистую субстанцию и незамедли­тельно отправил добычу в рот. Эмма опрометью бросилась в женскую комнату, где ее вырвало.

—    Да, понимаю. У вас, значит, все в порядке?

—    Да, спасибо.

— О’кей. — Он отошел на несколько шагов, но потом вер­нулся.

— Вы случайно выпить не хотите? Тут неподалеку есть очень симпатичный маленький паб.

—    Почему бы и нет? — сказала Эмма.

—    Превосходно. — И он протянул ей руку: — Оскар.

—    Эмма, — сказала Эмма, пожимая протянутую руку.

— Чем занимаетесь, Эмма? — спросил он, вернувшись из бара с рюмкой водки с тоником для Эммы и пивом для себя и садясь за низкий столик напротив нее.

— Работаю в банке, — сказала она. Обычно в ответ на та­кой вопрос она говорила: “Я — банкир”, поскольку эти слова звучали более весомо, но в этот раз сообразила, что у Оскара слово “банкир” может вызвать ассоциации с беспринципны­ми негодяями, которые получают гигантские премии за то, что безрассудно просаживают чужие деньги и вызывают фи­нансовые кризисы.

—    А что делаете вы? — поинтересовалась она.

-—Я — поэт-концептуалист.

—   Что такое концептуальная поэзия?

— Концептуальная поэзия может быть какой угодно. Со­чинять ее не нужно. Ее не сочиняют — ее находят.

—   Находят? Где?

—  Где придется. В прогнозах погоды, в рекламных объяв­лениях, в результатах футбольных матчей. Чем такая поэзия заурядней, тем она лучше. В данный момент я работаю над длинной эпической поэмой, которая представляет собой ин­струкцию к путешествию от Лендс-Энд до Джон ОТроатс^[1]. Называется поэма “Развернись, когда будет возможно”.

Эмма засмеялась. И поймала себя на том, что не смеялась очень давно.

— Вы хотите сказать, что попросту переписываете приме­чания к туристическим маршрутам? По-моему, это не очень- то оригинально.

— Оригинальность — это эго-путешествие. Концептуаль­ная поэзия меркнет перед чудесами самого языка. Вы не на­вязываете ему свою волю.

—   Любопытно, — сказала Эмма.

—   Разумеется, работая над “Развернись, когда будет воз­можно”, мне приходилось выбирать маршрут и следовать по нему на машине — в этом смысле поэма оригинальна.

—   Можете что-нибудь из нее процитировать?                         

—   Конечно. — Он устремил взгляд своих голубых глаз в од- _ИЛ2/2018 ну точку; взгляд, который показался ей ангельским, и хорошо поставленным, мелодичным голосом нараспев произнес:

“Пересеки дорогу с круговым односторонним движени­ем, второй съезд, потом опять движение одностороннее, третий съезд... держись правее, теперь — левее... держись ле­вее. Через двести ярдов съезд на скоростную магистраль... съезд впереди!., через восемьсот ярдов съезд... съезжай, по­том поверни направо... поверни направо, развернись, когда будет возможно”.

—  Мило, — сказала Эмма, придя в восторг от возвышенной бессмыслицы процитированного.

Через несколько дней Эмма, прослушав на автоответчике грозный голос отца, приехала к родителям.

—  Что происходит, Эмма? — осведомился мистер Добсон, не успела она закрыть за собой входную дверь. — Сегодня ут­ром нам позвонили родители Невилла. Он написал им из Ду­бай, что ты расторгла помолвку и свадьба отменяется. По-мо­ему, они считают, что мы в курсе дела. Сказать мне им было

I нечего.

—  Это правда, — сказала Эмма. Миссис Добсон, услышав, что говорит муж, залилась слезами.

—  О Эмма! — причитала она. — Ведь все приглашения уже разосланы. Что произошло?

—  Он изменил мне, — сказала Эмма. — Я была готова его простить, но он заявил, что жениться раздумал. — И она в не­скольких словах рассказала родителям, как обстояло дело.

—  Вот ублюдок, — сказал, смягчившись, мистер Добсон и в качестве утешения потрепал дочь по плечу. — Я подам на не­го в суд, пусть возместит мне убытки в связи с отменой свадь­бы.

—  Отменять свадьбу нет необходимости, — сказала Эм­ма. — Придется только напечатать новые приглашения.

Мистер Добсон убрал руку с плеча Эммы, а миссис Добсон в изумлении на нее уставилась.

—   Что?! — хором сказали они.

—   Отменять свадьбу нет необходимости, потому что я по­любила другого человека. Он хочет на мне жениться, и его вполне устраивает последняя суббота в июне.

Родители испуганно переглянулись.

\

—   Кто он? Чем занимается? Ты давно с ним знакома? — Мистер Добсон хотел знать правду.

—     Его зовут Оскар, он поэт, познакомилась я с ним четы- [ 24 1 Р^е ^^{НЯ назад на} набережной канала.

ил2/2018     — Я же тебе говорил, Мейбел, — сказал мистер Добсон. —

У нее нервный срыв. А все эта свадьба! Она перенервничала, ей нужно обратиться к врачу.

—   Я разделяю ваши чувства и вас не виню, — сказала Эм­ма. — Последнее время я, действительно, была немного не в себе. Но сейчас за мою психику можно не беспокоиться.

—   Не беспокоиться? Какая же женщина в здравом уме вый­дет замуж за человека, с которым она познакомилась четыре дня назад? Да еще за поэта! На стихах много не заработаешь.

—   У Оскара деньги есть, и я помогу ему этими деньгами распорядиться.

 -   И сколько же у него на счету?

— Точно не знаю.

—   Еще бы ты знала! Этот человек — мошенник, он втерся к тебе в доверие. И ничего удивительного! Ты помешалась на этой свадьбе и готова выйти замуж за кого попало. Дай тебе волю, ты бы и за мусорщика вышла — лишь бы свадьба со­стоялась. Ты сделаешь из нас посмешище. Но я этого не допу­щу. Я все отменю. И не проси меня оплатить еще одну твою свадьбу!

—   Вот и прекрасно, — бестрепетно отозвалась Эмма. — Распишемся в муниципалитете, тихо, скромно, без всяких гостей.

Мистер Добсон задумался: раз она так говорит, значит, дейст­вительно любит этого своего поэта. В еще лучшее расположе­ние духа он пришел, когда, познакомившись с родителями Ос­кара, выяснил, что его отец — судья Верховного суда, а мать — известная журналистка. И что крестная мать Оскара, леди Та­кая-то, оставила ему в наследство пожизненную ренту. В конце концов, мистер Добсон свыкся с мыслью, что Оскар займет место этого отвратного Невилла. Миссис Добсон радовалась за дочь и в то же время беспокоилась, как воспримут их родст­венники и друзья смену жениха, да еще в последний момент.

— Пускай поднимут нас на смех, если им так хочется, — сказал ей муж. — Главное, чтобы Эмма была счастлива.

И она была счастлива. Последняя суббота в июне выда­лась ветреной и облачной, но во второй половине дня выгля­нуло солнце, его лучи падали на молодых, когда они показа­лись в дверях приходской церкви в Лонгстаффе. Эмма сияла. Оскар был ангелоподобен. Прием в отеле “Лонгстафф-холл" прошел безукоризненно. Шафер, университетский друг Ос­кара, в своей речи остроумно намекнул на незначительное изменение, которое пришлось внести в текст приглашений, чем вызвал громкий смех. Эмма стиснула под столом руку му­жа и невозмутимо улыбнулась. По этой причине — и не толь­ко по этой — присутствующие навсегда запомнят ее свадьбу.